Нас сомненья грызут.
Я сомнениям этим не рад.
Эта мерзкая тяжесть в груди
Убивает любовь…
Ю. Шевчук

Из всех безбожных понятий и слов
нет понятия и слова более безбожного, чем понятие церкви.
Нет понятия, породившего больше зла,
нет понятия более враждебного учению Христа, как понятие церкви.

Л.Н. Толстой

Однажды наш замполит на очередных политзанятиях (дело было на сборах в 1986 году) задал нам вопрос: "Постарайтесь сформулировать, почему мы ненавидим Америку в качестве вероятного противника?"
Вопрос оказался неожиданным для всех присутствующих. Подчеркну, вопрос задавался людям без пяти минут с высшим образованием, окончившим пятый курс ВУЗа. Кто-то невольно спросил: "А разве мы Америку ненавидим?"…
Тогда, в конце 80-х, когда Советский Союз еще был державой, с которой считались все, вполне можно было позволить себе и некоторую веротерпимость, и некоторую браваду, свойственную, например, "поколению 60-х", касающуюся симпатий к "американскому образу жизни" и общему "западничеству".
Этот эпизод припомнился мне по аналогии с вопросом, заданным на форуме "Башни магов": "А чем лично вам навредило христианство? Из-за чего происходит отрицание этой религии?"
Лично для меня этот вопрос был решен достаточно давно и аргументация его особой трудности не вызывает.
Прежде всего, необходимо некоторое уточнение. Говоря о христианстве, как о любой другой религии иудоидной группы, в отношении, подчеркиваю, лично меня, речь может идти не столько об отрицании (отрицать фактически существующее социальное явление - абсурд), сколько о неприятии данной модели взаимоотношений с окружающим миром.


Постоянно общаясь с представителями указанного религиозного мировоззрения (не в Китае, чай, живем), знакомясь с конфессионной литературой (прежде всего с первоисточниками – Библия, в частности), я предпочитаю делать упор на собственные наблюдения, логические построения на основе личного восприятия фактического ряда и собственные оценки программных документов и первоисточников.
Неприятие монотеизма и христианства, для меня лично, сродни неприятию мужского гомосексуализма. Разумеется, в наше непростое время, когда упомянутая сексуальная практика, наряду с христианством, все более приобретает черты официальной государственной религии, отношение к ней стало более лояльным, даже статью Уголовного кодекса соответствующую отменили, но принять ее для себя я не могу, увольте - противно. То же касается и христианства.

В некоторых случаях, правда, приходится слышать, что не стоит путать такие вещи, как эзотерический исходный смысл того или иного вероисповедания и его конечную общественную реализацию. Даже самые возвышенные идеи, самые замечательные философские модели способны преобразиться (а, зачастую и преображаются) в откровенно похабные социальные результаты.
Однако, не стоит забывать и того, что по конечному результату вполне можно аналитически оценить и все те причины и тенденции, который к оному привели. И рассматривать следует и результаты, и тенденции (предшествующие ему и следующие за ним), и причины как единое целое.

Рассмотрим несколько аспектов, негативно характеризующих монотеизм в целом и христианство в частности.

1. Навязывание модели поведения
Для начала, скажем прямо: бог с ним, с Христом (не сочтите за каламбур). Если рассматривать Христа, как отдельно взятое явление человеческого самоотречения или даже, не побоюсь этого слова, героизма, то схема довольно проста: был человек, принявший лично для себя идею о возможности искупления некоего Великого Греха всего человечества посредством проповеди собственного мировоззрения, собственного же страдания и смерти в муках. (Вопрос этого самого Великого Греха пока оставим в стороне, ибо он и по сей день остается открытым. И даже не вопрос «В чем же он заключается?», а – «Был ли Грех?». И не в конкретном мифологическом литературном опусе, а, как ныне принято говорить, «в реале».)
Итак, жертва (кровавая, надо заметить!) принесена. Конкретно для Христа (как человека! Не будем сейчас затрагивать его предполагаемую божественную сущность) на этом все закончилось. Далее, правда, по утверждениям письменных источников, он воскрес и вознесся на небеса. Но, если оценивать это утверждение, как истину, то один из элементов его жертвенности, а именно, смерть, однозначно дезавуируется, как значимое событие. Но – оставим воскрешение в стороне. Человек (пусть даже бого-человек) умер за свои убеждения. По большому счету, это дело только двоих – его и бога. Тут ситуация – как с любым другим героем, отдавшим жизнь за свои идеалы. Умер и умер. Как говаривал товарищ Берия: «Нет человека – нет проблемы».
Однако же – отнюдь! Тут как раз сложилась редкая ситуация, к которой высказывание Лаврентия Павловича не подошло. Человек умер, но из его жизни и смерти группа заинтересованных (ну очень заинтересованных!) лиц сумела создать проблему и немалую.

Любой человек, с раннего детства адаптируясь к окружающему миру, принимает для себя массу правил, регламентирующих его поведение. Сначала эти правила он воспринимает интуитивно, на основе первичного опыта, потом – декларативно и, безусловно, в виде тех наставлений, которые ему дают окружающие, в первую очередь родители. С возрастом человек корректирует (или принимает дополнительно) новые и новые поправки к основной модели своего поведения уже на основе собственных аналитических оценок и, прежде всего, исходя из собственного здравого смысла.
Принятие на веру религиозных моделей происходит «на веру». А не на веру принять их практически не возможно, ибо не так-то просто проверить, скажем, постулат о загробной жизни. В данном случае аппарат здравого смысла (основной аппарат принятия адекватных решений у человека!) оказывается не задействован. И в сознании происходит как бы наложение двух моделей бытия – модели гностической, познавательной, и модели мифологической, умозрительной, претендующей, тем не менее, на роль доминантной. Единственное, что может сделать человек разумный в подобной ситуации, это, по крайней мере, попытаться оценить с позиций здравого смысла если не достоверность системы в целом, то хотя бы адекватность тех источников, из которых получена информация об этой системе.

Читая Библию для самостоятельной оценки основных морально-социальных критериев жизни, не перестаешь удивляться, с одной стороны безапелляционностью установок, с другой – размытостью формулировок.
Ну, к примеру, из «Нагорной проповеди»: «А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас» и далее «Ибо если вы будете любить любящих вас, какая вам награда?»
А что, позвольте спросить, любовь изначально подразумевает некое зримое вознаграждение? Этакий морально-материальный бартер: «Я тебе – любовь, а ты мне за это…»

Или, того паче: «Другой же из учеников Его сказал Ему: Господи! позволь мне
прежде пойти и похоронить отца моего.
Но Иисус сказал ему: иди за Мною, и предоставь мертвым погребать своих мертвецов».
А как же тогда знаменитое пушкинское: «…любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам»? Как же с родственным и сыновним долгом? Если тот же Иисус не стеснялся апеллировать к собственному папе по поводу и без повода?

И знаменитое: «Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир
пришел Я принести, но меч, ибо Я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с
матерью ее, и невестку со свекровью ее. И враги человеку - домашние его».
Помимо прочего, выходит, что, раз домашние – враги, то их-то и надо возлюбить? Разделяя? Не напоминает попытку почесать правой пяткой левое ухо через спину?


2. Отказ человеку в способности самостоятельно оценивать значимость тех или иных событий и явлений

Лживость, как неизбежный фактор. Имеется основополагающий документ - библия, описывающий в легендарной форме историю становления религии, ее основные принципы, постулаты и догмы. Существует широко практикуемая традиция толкования, адаптации, манипулирования этими принципами. Занимаются этим люди, относящиеся к ограниченной социальной группе, именуемой жречеством (духовенством). Ни один жрец, ни одной конфессии никогда вам не скажет, что для постижения конкретной религии достаточным условием является изучение литературных первоисточников (что, в общем-то, справедливо). Любое религиозное воздействие на умы неофитов и просто интересующихся состоит из двух основных частей: утверждения, что литературный первоисточник дан людям непосредственно исповедуемым божеством и утверждения, что самостоятельное изучение его невозможно без чуткого руководства штатных толкователей сакральных истин, что подразумевает того же жреца.
За примером ходить недалеко. Вскользь можно упомянуть о том, что, когда человеку плохо и он пытается обратиться за помощью и поддержкой к служителю того или иного культа, в частности к православному священнику, то в ответ он слышит (в моем конкретном случае) прежде всего, обвинение в неправедной жизни (что, с моей точки зрения, по сути, вполне правомерно), определит беды, как божью кару. А посланы те кары в наказание за прегрешения. Человеку предложат верить, молиться и каяться. Просить бога простить грехи. Какого бога? Как молиться и каяться? А с этим вам – в храм! Там подскажут, покажут, научат… «А самому никак нельзя?» Ни-ни!
Тут позволю себе привести цитату из публицистики Льва Толстого. Правда, с точки зрения китайского мировоззрения на цитаты в целом, это, несомненно, дурной тон, но уж больно красиво Лев Николаевич выражается. Примечательно еще и то, что цитируется человек, живший в эпоху государственной теократии, господства христианской церкви, как неустранимого элемента власти.
«Так что собственно утверждение всякой церкви о том, что она одна в истине, имеет ровно столько же веса, как и утверждение всякого человека, говорящего: "Ей-Богу, я прав, а не правы все несогласные со мною". "Ей-Богу, мы одни составляем истинную церковь" - в этом и только в этом заключаются все доказательства непогрешимости всякой церкви. Такая основа, и очень шаткая, и лживая, имеет еще тот недостаток, что, исключая всякую поверку всего того, что проповедует признающая себя непогрешимою церковь, она открывает безграничное поле всяких самых странных фантазий, выдаваемых за истину. Когда же неразумные и фантастические утверждения выдаются за истину, то, естественно, являются люди, протестующие против таких утверждений. Для принуждения же людей верить в неразумные и фантастические утверждения есть только одно средство - насилие.»


3. Запутывание основных вопросов.
Когда кто-либо приводит пример негативного проявления христианства, как исторического явления, тут же возникает шквал обвинений в а) некомпетентности, б) неправомочности осуждения всего явления по отдельным проявлениям, в) в непонимании истинной сущности упомянутого явления, которое на самом деле весьма и весьма положительно.
Когда с поклонниками той или иной конфессии христианского толка заходит разговор о зверствах католической инквизиции или жестокости Реформации (из истории стоит вспомнить, что в процессе охоты на ведьм и религиозных войн в средние века некоторые страны Европы потеряли до трети своего населения), как тут же в ответ звучит яростная отповедь на тему: «Это все неправда, а, если и правда, то ведь это все делали те, плохие христиане, увлекшиеся неверно понятыми принципами христианства, и путать с ними нынешних, «хороших» христиан, а особенно христиан течения, к которому принадлежит собеседник, есть нелепица и смертный грех». Если же продолжить донимать вопросами упомянутого собеседника, то в конечном итоге довольно часто аргументация его в пользу его религии сводится к сомнительной аналогии, что мол, он же – хороший, а, значит и религия его хороша.
Зачастую, подобного рода разговор напоминает перифраз знаменитого межнационального анекдота:
«Христианский поп стоит в автобусе рядом с муллой и повторяет вполголоса: -Христиане лучше, чем мусульмане, христиане лучше, чем мусульмане…
Мулла, не выдержав, раздраженно спрашивает: - Ну, чем? Чем лучше?!!
Поп, задумавшись на секунду, с чувством отвечает: …ЧЕМ МУСУЛЬМАНЕ!!!»

Но, если задуматься не на секунду, а подольше?
Я лично знаком с приверженцами различных религиозных течений. Среди них немало таких, которых можно уважать, в том числе и за ревностное отношение к воплощению моральных доктрин своих религий. Мне встречались и глубоко порядочные христиане, и мусульмане, и коммунисты. Но вот, что интересно! В современном социуме нашей многострадальной страны как-то исподволь (благодаря, в основном, средствам массовой информации) сложилось мнение, что, обозначив свою принадлежность, скажем, к коммунизму, человек становится едва ли не соучастником тех преступлений, которые совершали отдельные коммунистические функционеры в период существования Советской власти, и уж точно обязан нести свою немалую часть ответственности за все негативное, произошедшее при социализме, хотя бы эти события происходили и до его рождения. И в моральную обязанность ему вменяется каяться и искупать грехи (реальные или мнимые) того, что происходило в России в прошлом веке.
И совершенно обратная картина проявляется тогда, когда человек декларирует себя, к примеру, христианином. Он изначально предстает как бы очищенным от некой скверны, присущей всему остальному миру. Никому и в голову не придет обвинять его в том, что он сознательно продолжает поддерживать идеологию и моральные ценности средневековых живодеров в рясах, сжигавших тысячи красивых женщин, только за то, что они были красивыми женщинами, псов-рыцарей, топивших в крови и огне его же собственных предков, да и тех же германских нацистов третьего Рейха, у которых на бляхах ремней было написано «С нами Бог», загубивших несколько десятков миллионов жизней в последнюю Мировую войну.
…а отвечать – некому…


4. Основополагающие цели отличаются от декларированных.

Попробуйте задать вопрос о необходимости самого существования церкви (или любой другой социально-клерикальной структуры) и заинтересованные лица сразу же начнут вас убеждать в абсолютной необходимости такого рода организации, как воплощения божественной идеи в косной материальной среде. При этом не возникает даже тени вопроса, а на кой оно вообще нужно это воплощение, если любое проявление материального мира и есть уже это самое воплощение божественности, просто по определению самого факта, как утверждают жрецы, божественного творения всего сущего.
Следовательно, ответ на вопрос о необходимости существования такого рода структур надо искать не в горних высях, а в конкретной заинтересованности некоторых социальных групп в обеспечении собственного безбедного существования за счет ближнего своего.
Любая монотеистическая религия – продукт манипуляции сознанием уже постольку, поскольку любая вера, любое вероисповедание – результат самостоятельного выбора личности неких сверхъестественных покровителей, владык, могущество которых не поддается рациональному осмыслению (нечто вроде выбора сюзерена в средневековье, когда некий вассал, в принципе, мог в определенных пределах позволить себе оценить преимущества того или иного господина при принесении ему вассальной присяги).
Монотеизм же лишает человека возможности такого выбора, утверждая, образно говоря, что только присяга одному конкретному богу допустима и возможна, ибо декларируется наличие лишь одной светлой силы; любая другая недопустима в принципе, и малейшее сомнение в этом обеспечивает неотвратимое и беспощадно жестокое наказание – вечное мучение души в загробном мире.


И все бы было ничего, если бы, ну, хотя бы в соответствии с Конституцией, религиозные доктрины были бы реально независимы от конкретного социума, самодостаточны в своей умозрительной, философской сущности. Ах, эти сладостные мечтания! Так ведь нет же и нет! На деле-то выходит, что основной целью и смыслом создания религиозных доктрин и собственно конфессий является единое и основное стремление любого социального образования, любой социальной структуры – завоевание «своего места под солнцем», захват «жизненного пространства», короче говоря – борьба за власть.
Поэтому, с одной стороны, основой каждого монотеистического вероисповедания является комплекс неких таинств, доступных ограниченному количеству избранных, посвященных и приближенных; с другой же стороны – строго регламентированный набор догм, инструкций и ограничений (не допускающих никакого отклонения и вольного толкования никем, кроме упомянутого круга посвященных), обязательного к исполнению основной массой приверженцев.
Когда же разговор заходит о легитимности того или иного вероисповедания, о его мировоззренческой, духовной или, не побоюсь этого слова, метафизической (в определении Аристотеля) значимости, мало кто акцентирует внимание на том, что основа проявления любого вероисповедания на социальном уровне проста, как обод на бочке – власть, власть над большим или меньшим количеством умов и, следовательно, рабочих рук.

«А ведь можно было догадаться, думал Румата. Там, где торжествует
серость к власти всегда приходят черные. Эх, историки, хвостом вас по
голове...»

«- Эй, эй, - без выражения окликнул его чиновник. - Основание!

- Во имя господа, - значительно сказал Румата, оглянувшись через
плечо. Чиновник и брат Тибак дружно встали и нестройно ответили: "Именем
его".» (А. и Б. Стругацкие, Трудно быть богом)

Порой создается впечатление, что Стругацкие не просто моделировали некие социальные ситуации, не столько проявляли незаурядное писательское предвидение, сколько выполняли конкретный социальный заказ на черновую разработку ситуативных моделей, которые должны были быть применены в нашей конкретной стране.
Уж не знаю, кто поставлял им сюжеты, но некоторые их произведения с подозрительной точностью накладываются на нашу действительность. Взять хотя бы «Обитаемый остров» с его концепцией применения электронной машинерии для управления сознанием, ту же «Трудно быть богом» с концепцией прихода к власти радикального духовенства.
…А самое забавное во всей этой истории то, что, создав сценарии прихода в социальный тупик, братья ни в одном романе не дали сценария выхода из этих тупиков, который был бы достижим без привлечения неких высших сил вроде пресловутых «прогрессоров». На мой взгляд, задуматься стоит. Может и в самом деле не существует рациональной модели решения подобной задачи? И в самом деле, необходимо привлечь высшие или, скажем, потусторонние силы?
Вот, только, что именно принять за «высшие и потусторонние», это уж мы сами решить должны…